Нечестивец

Объявление

В связи с проблемами на сервере funbb.ru (форум порой не открывается, у некоторых вообще выдает сообщение о том, что не существует), администрацией форума "Нечестивец" было решено перебраться на другой хост. Ничто из материалов не утеряно. Мы просто переехали и начинаем новую жизнь здесь!Переезд на новое место всегда сопровождается новыми комнатами, закутками и прочим. Также и у нас. Открываются новые комнаты. Несколько преобразованы старые.Мы рады вам! Добро пожаловать! - https://eretik.forum24.ru/

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Нечестивец » "Газетт" » "Газетт" №3(3) октябрь 2007 года


"Газетт" №3(3) октябрь 2007 года

Сообщений 1 страница 8 из 8

1

http://foto.rambler.ru/public/espada/1/26/1-web.jpg

0

2

Письмо редактора

Рад снова приветствовать вас, уважаемые читатели!
Благодарю всех, кто откликнулся на мою просьбу и оценил статьи в сентябрьском номере «Газетт». Окрыленный успехом, которым пользовалась фотография рабочего стола его высокопреосвященства, Матье де Морг на этот раз порадует читателей еще парочкой фотофактов. В этом номере дебютируют наши внештатные корреспонденты Черный принц и Арабелла, не раз оказывавшие уже редакции неоценимые услуги по подготовке и поиску материалов.
В целом же месяц выдался на редкость беспокойный: то ларошельцам не сидится, то испанский генерал с дружеским визитом в лагерь пожалует, то у метра Гасьена неожиданные перебои с поставками рыбы из-за реализации стратегических идей его высокопреосвященства, а то мой единственный сотрудник, памфлетист – рецидивист, ищет себе приключений на пятую точку в поисках сенсаций. Но, несмотря на все рифы и подводные камни, «Газетт» вновь украшает стену общего зала «Нечестивца».
В следующем выпуске мы планируем пойти на новый эксперимент: создать рубрику «Письма читателей». Будем благодарны всем, кто захочет принять участие или поможет идеями.

За сим примите мой поклон,
Всегда ваш
Теофраст Ренодо

0

3

Требуется герой. Обращаться в Россию

Думаю, вы тоже не раз отмечали такой интересный факт: есть писатели, которые на родине своей уже давно пережили пик популярности, или вовсе не были популярны никогда, но при этом – их помнят, чтят и читают в России (точнее, в России + Украине, ведь культурное пространство у нас общее). Например, Джек Лондон. Или великолепный, блистательный фантаст-философ Роберт Шекли. Сан Саныч, конечно, не вполне укладывается в эту категорию, но тем не менее отношение к нему в России совершенно особое. Здесь ему было суждено стать властителем умов и воспитателем чувств. На душном, пыльном и сером, как казенная наволочка, фоне советского реализма Дюма был нашим светочем и незримым покровителем.  А затем, когда над развалинами Советского Союза встал туман ядовитых болотных испарений эпохи 90-х, Дюма со своей философией красивого добра как никто другой «помог своим словом и примером воспитанию дворянина» в каждом из нас. Дюма стал, перефразируя Хемингуэя, книгой, которая всегда с тобой: мы брали его с собой, как друга, читали под партой, физически от него оторваться не могли:

«Он  впервые  отправился  в  библиотеку  и  взял   "Три мушкетера". Ту ночь не спал: сидел в туалете их коммуналки и читал... Вернуть книгу было выше его сил - он  легче  расстался  бы  с  рукой»

Логично предположить, что в Дюма есть что-то такое, чего нет во всей русской литературе при всем ее богатстве и глубине. И это – Герой.
Дюма стал для Франции тем же, чем Гомер – для Греции. Он дал стране Героя. С большой буквы «Г». Героя, который вдохновляет, который ведет за собой, который становится частью читателя.  Героя, способного существовать без Автора, в отрыве и от него, и от книги, способного формировать общественное сознание.
В том-то и дело, что в русской литературе все наоборот: имена великих русских писателей возвышаются над их созданиями и биографиями, как снежные пики над облаками. Они создали Великие Книги. Но они не создали Великого Героя.
Онегин, Печорин, Чацкий, Хлестаков, Базаров, Обломов, Раскольников, Мышкин так и не зажили собственной жизнью. Пушкин, мне кажется, это понимал, и пытался героя такого создать (в «Капитанской дочке», например), но не успел.
Дело в том, что, как мне кажется, Герой не может существовать без Антигероя. Без противостояния некоей вполне персонифицированной силе. Одиссей, в бедах постоянный, противостоит воле невзлюбивших его богов. Д'Артаньян противостоит миледи и кардиналу. Шерлок Холмс дерется у Рейхенбахского водопада с профессором Мориарти.
А у нас герою не противостоит никто. Даже общество. Русскому герою всегда противостоит среда. У Дюма никто не борется со средой или обществом: за короля — против короля, борьба партий. Такая себе двухпартийная система. Размышления о несправедливости есть область действия, размышления о несовершенстве — область развития ума. Русский герой не противостоит обществу (общество ему еще иногда противостоит, как Чацкому), а просто его не хочет, он хочет другого общества. Которого нет. Это странно, но у французского Героя -  оптимистическое положение солдата, а у русского — тоска свободного человека («Чужой для всех, ничем не связан). Как прикажете противостоять среде? На кого наступать со шпагой в руке? Во всем блеске эта ситуация была раскрыта братьями Стругацкими в «Миллиарде лет до конца света».
Валентин Пикуль, занявший в русской литературе экологическую нишу Дюма, Героя, судя по всему, не пытался создавать из принципа. У него вообще другой творческий метод, недюмовский.
Вялую чахлую попытку пересадить мушкетеров на русскую почву, предпринятую Ниной Соротокиной, как мне кажется, можно вообще не принимать в расчет. Мальчики-гардемаринчики вышли слишком инкубаторскими, слишком зависимыми от автора, слишком предсказуемыми и однослойными.
Пожалуй, единственный, кто может претендовать на место Героя в русской литературе – это штандартенфюрер Макс-Отто фон Штирлиц. Создавший его романтик и патриот Юлиан Семенов тоже, как и Дюма, огребает от критиков по полной программе – мол, гэбист, саморекламщик продажный, и писать он не умеет, и вообще это не литература и т.д. и т.п. Но тем сложнее отрицать факт, что только один Штирлиц  сумел выйти из рамок «Семнадцати мгновений весны» и стать фольклорным персонажем. Штирлиц мог бы стать Героем. Но – чего-то все-таки не хватает. Возможно, он слишком уж добродетелен? Или же Герой должен подвиги совершать не по приказу из Центра или по долгу службы, а по собственному желанию и голосу совести-чести? Ведь в таком ракурсе Штирлиц превращается просто в хорошего работника, винтик механизма…
И хотел бы я также отметить как достойного претендента на вакантное место Героя доктора Звягина, созданного Михаилом Веллером. У Звягина есть как минимум три необходимых качества: он вдохновляет на подвиги, он способен вести за собой, он внушает веру в себя; он действует только по собственному своему желанию и из чувства высшей справедливости; а также он далеко не идеальный рыцарь без страха и упрека, Звягин местами весьма даже неприятная личность. Вот только приходится учитывать, что Звягин – альтер эго Веллера, и пока перерасти его не может…
Ломоносов когда-то гордо заявил: «И может собственных Невтонов и быстрых разумом Платонов земля российская рождать». А как насчет д'Артаньянов?

Искренне ваш,
Теофраст Ренодо

+3

4

PR в черных тонах

В истории французской литературы XVII века мемуарная традиция занимает совершенно особое место. Мемуары подводят итог времени, наполненному бурными событиями, живописуют быт и нравы эпохи, а также зачастую имеют совершенно четкую политическую направленность, исходящую из собственных позиций автора тех или иных мемуаров. XVII век чрезвычайно богат произведениями мемуарного характера.
Опираясь на подобную литературу, авторы эпохи французского романтизма создали исторические романы, взяв за источник наиболее известные работы XVII века.
Из подобных работ хочется отметить две, оказавшие, может быть, наибольшее влияние на трилогию о мушкетерах Александра Дюма. Это «Занимательные истории» Таллемана де Рео и «Мемуары» Франсуа де Ларошфуко.
«Занимательные истории» Таллемана де Рео повествуют о жизни французского общества эпохи Генриха IV и Людовика XIII. Несмотря на то, что литературоведы относят произведение Таллемана к мемуарному жанру, «Занимательные истории» не являются воспоминаниями очевидца событий, принимающего в них участие, что было бы справедливо в отношении «Мемуаров» Ларошфуко, кардинала де Реца, герцога де Сен-Симона или маршала де Бассомпьера. Последние непосредственно участвовали в описываемых событиях, стремились подвести итоги, опровергнуть взгляды своих политических соперников и объяснить и оправдать свои.
Таллеман де Рео создавал свои «Истории», следуя по иному пути. В силу своего общественного положения он никогда не бывал при дворе и не был очевидцем событий, о которых писал, но, имея большое количество знакомых из самых различных кругов общества, он в своем произведении воссоздал то, что слышал от других, широко используя разнообразные устные и письменные источники, рассказы современников, а также фиксируя ходившие в обществе толки и слухи.
Для того, чтобы понять, почему Таллеман именно так работал над  «Занимательными историями», нужно обратиться к его биографии и истории его семьи.
Жедеон Таллеман де Рео родился 7 ноября 1619 года в Ла Рошели в состоятельной протестантской семье владельца банка Пьера Таллемана. Дед писателя Франсуа Таллеман бежал из Нидерландов в Ла Рошель от преследований католиков, женился на состоятельной вдове, открыл свое торговое дело и был избран в члены Совета Ла Рошели. Пьер Таллеман, его сын, продолжил дело отца и открыл банк, приносящий большую прибыль. Благодаря землям, приобретенным им в 1650 году, к его фамилии прибавилось их название «де Рео». Будущий писатель родился от брака Пьера Таллемана с сестрой руанского банкира Мари Рамбуйе.
В 1634 году семья Таллеманов переехала в Париж. Таллеман де Рео обучался в Бордо и в Парижском университете на факультете права, так как его отец, Пьер Таллеман, хотел видеть сына советником в Парижском парламенте. Однако молодого Таллемана интересовала лишь литература. В 1638 году молодой человек предпринял вместе с аббатом де Рецом поездку в Италию, где имел возможность близко познакомиться с сокровищами итальянской литературы и где встретил знаменитого поэта Вуатюра. Вернувшись в Париж, Таллеман женился на своей родственнице со стороны матери Элизабет Рамбуйе и полностью посвятил себя литературе и светской жизни, став автором многочисленных рондо, элегий, эпиграмм, сонетов. Он стал постоянным посетителем знаменитого салона Катрин де Рамбуйе, что в значительной мере повлияло на развитие его литературного вкуса и дало богатейший материал для будущих «Историй». Сама маркиза де Рамбуйе имела немалое влияние на Таллемана, что, в частности, сказалось на том, что писатель стал разделять политические вкусы маркизы. «Именно от нее <мадам де Рамбуйе> я почерпнул наибольшую и наилучшую часть того, что мною написано», — скажет впоследствии Таллеман де Рео в своих «Занимательных историях».
Какова же история создания этого знаменитого произведения? Таллеман де Рео был непревзойденным рассказчиком, и друзья советовали ему записывать его истории, что он и начал делать. Известно, что к 1657 году была написана большая часть «Историй» и предисловие к ним. Последние же записи датируются 1659 годом.
После создания «Занимательных историй» Таллеман предполагал написать историю регентства Анны Австрийской и правления Мазарини, однако остается неизвестным, начал ли он этот труд.
Вскоре после окончания «Историй» Таллемана начинают преследовать неприятности. Банковское дело, дававшее средства к существованию, потерпело крах. Супруга писателя, добившись раздела имущества, стала жить отдельно от него. С большим трудом Таллеману удалось через суд вернуть часть состояния, и вскоре Элизабет Таллеман возвратилась к мужу.
Вскоре начинаются новые гонения на протестантов, и Элизабет Таллеман переходит в католичество. Сам Таллеман де Рео пошел на это лишь в 1685 году. Через год его дочь Шарлотта была заточена в монастырь из-за приверженности к вере своих отцов и вскоре эмигрировала в Лондон. В 1692 году Таллеман де Рео скончался, тяжело переживая горе, постигшее его семью.
После смерти Таллемана де Рео его имя пребывало в забвении до первой половины XIX века. Рукопись «Занимательных историй» не была еще ни разу издана и хранилась в архивах семьи. В 1820 году она была продана за 20 франков кем-то из его потомков и заинтересовала французского академика Монмерке, занимающегося исследованием мемуаров XVII века. Он выпустил первое издание «Занимательных историй» в 1834-1835 гг. Несмотря на значительные купюры, книга вызвала большой резонанс в обществе и была названа апокрифом. Однако это не помешало выпустить дополненное и несколько раз затем переиздававшееся издание 1840 года. Новое, еще более дополненное и расширенное издание вышло в 1860 году. Лишь благодаря знаменитому основателю биографической школы в литературоведении Шарлю Огюстену Сен-Бёву имя Таллемана де Рео вошло в историю французской литературы. Сен-Бёв оценил «Занимательные истории» Таллемана не только как незаменимый исторический документ и источник фактов о жизни общества XVII века, но и как уникальное литературное произведение.
Изучение творческого наследия Таллемана де Рео происходило на протяжении всего XIX века. В 1960 году вышло полное издание «Занимательных историй» с обширными и подробными комментариями, занимающими более тысячи страниц, подготовленное Антуаном Аданом.
Что же представляют собой знаменитые «Занимательные истории» Таллемана де Рео?
Необходимо отметить, что Таллеман не собирался придавать свое сочинение большой огласке. В предисловии к своей рукописи в 1657 году он заявляет: «Записывать я намерен все, что мне довелось и доведется впредь узнать приятного и достойного внимания, и собираюсь говорить и о хорошем и о плохом, не скрывая правды... Поступаю я так с тем большей смелостью, что сии записки, по моему разумению, гласности не подлежат, хотя, пожалуй, от них может быть и некоторая польза».
Почему же Таллеман назвал свое произведние не «Мемуарами», а «Historiettes» («короткие истории», «рассказики»; смысл слова «l’historiette» на русский язык в данном случае лучше всего передает выражение «занимательные истории»), являющимися прекрасным дополнением к существующим мемуарам эпохи XVII века? Рисуя общую картину нравов, Таллеман берет за основу не собственные воспоминания, о чем уже говорилось выше, а исторические анекдоты, слухи, толки, рассказы современников, перерабатывая их в соответствии с собственным видением того или иного события или персонажа. Благодаря непревзойденному таланту «анекдотиста» (так сказал о Таллемане Сен-Бев, много сделавший для того, чтобы  «Занимательные истории» заняли достойное место среди французской мемуарной литературы), воспроизводит в «Занимательных историях» длинный и разнообразный ряд своих современников- королей, министров, полководцев, придворных, поэтов, куртизанок. Число реально существовавших лиц, описываемых Таллеманом, поистине огромно. По приблизительным подсчетам, в его произведении содержатся более или менее подробные сведения о 376 исторических персонажах, живших в конце XVI -начале XVII вв.
Несмотря на то, что, по словам Сен-Бева, «без Таллемана и его нескромной болтливости многие работы о XVII веке были бы в наше время в сущности невозможными», в «Историях» содержится огромное количество мелких фактических ошибок- путаница в датах, именах, родственных связях. И все же нельзя не признать, что «Занимательные истории» имеют большую историческую ценность, хотя ни на секунду нельзя забывать о том, что, несмотря на высокую оценку некоторых историков и литературных критиков, это не исторический труд, а своеобразная «картина нравов», в которой описание существовавших исторических личностей несет ярко выраженную субъективную оценку автора. Нельзя также закрывать глаза на то, что Таллеман получал свои сведения из вторых и третьих рук, не будучи сам участником описываемых им событий. Так, например, он родился после смерти Генриха IV, а Людовика XIII и Ришелье никогда не видел лично. Подобный факт не смущает Таллемана, и он с помощью анекдотов, ярких эпизодов и шуток описывает психологию своих персонажей, пытается объяснить те или иные поступки и дает им оценку. Имеет ли Таллеман де Рео на это право- не нам судить, однако нельзя не сказать о том, что его «Занимательные истории» много сделали для того, чтобы образы многих исторических лиц долгое время воспринимались через призму отношения к ним Таллемана де Рео, далекого от объективности по личным причинам и вследствие того, что многие события, выдаваемые им за действительные факты, являлись всего лишь слухами и сплетнями, намеренно распускаемыми в обществе с теми или иными целями.
При этом нельзя не отметить, что Таллеман внимательно изучал исторические труды своих современников. Он был знаком с «Историей моего времени», написанной Жаком де Ту, отцом печально известного Франсуа де Ту, казненного 12 сентября 1642 года вместе с Анри де Сен-Маром; он пользовался «Мемуарами» Ларошфуко, о котором речь пойдет ниже, и «Занимательными историями» Ракана. «К своей задаче он подошел как истинный историк и собирал воедино устные свидетельства, печатные работы и рукописные материалы, не пренебрегая ни одним из предоставлявшихся ему источников информации», — пишет Антуан Адан в своей вступительной статье к изданию «Занимательных историй» 1960 года.
Таллеман де Рео не придает «Занимательным историям» политическую окраску, однако мы отчетливо можем видеть его личное отношение к тем или иным историческим персонажам, поступки которых он оценивает через призму собственного взгляда на них.
Свои «Истории» Таллеман начинает с изображения эпохи Генриха IV. Он показывает положительные и отрицательные стороны личности этого монарха, славному веку которого противопоставлен век нынешний, то есть правление Мазарини. Образ Генриха IV в произведении Таллемана становится полулегендарным, а недостатки Великого Повесы лишь оттеняют его достоинства.
Образ Людовика XIII резко противопоставлен образу Генриха IV. Таллеман сразу же подчеркивает противоестественные наклонности, физическое бессилие этого короля, его жестокость, мстительность, черствость, жадность, взбалмошность и полную неспособность управлять делами государства. Он считает, что «короля погубило безделье»: рисуя его человеческие качества, он дает его оценку как монарха.
Образ кардинала Ришелье также рисуется с откровенным недоброжелательством. Таллеман дает что-то вроде описания жизни Ришелье, показывая весь карьерный путь знаменитого министра. Таллеман не скупится на гневные реплики в его адрес, что было вполне естественно для современников великого кардинала. Таллеман изображает его жестоким, алчным, желающим добиться своей цели любой ценой, показывает его склонность к лести, неуравновешенное самолюбие, болезненные причуды. Он развенчивает королей и политических деятелей,  благодаря чему становится понятно, что это произведение не могло быть напечатано при его жизни, что Таллеман, разумеется, хорошо понимал и не стремился придать огласке «Занимательные истории», написанные им для узкого круга друзей.
В поздних биографиях Генриха IV, Людовика XIII и Ришелье историки доказывают несостоятельность многих суждений Таллемана и опровергают приводимые им факты. На невозможность рассматривать «Занимательные истории» как надежный исторический источник указывают многие причины, в том числе и крайняя субъективность оценок автором исторических персонажей. Таллеман де Рео не мог не питать симпатии к Генриху IV, Нантский эдикт которого позволил семье Таллеманов войти в круг крупной буржуазии. Ненависть к Людовику XIII он унаследовал от Катрин де Рамбуйе; оценка же им Ришелье совпадает со мнением людей того круга, в котором он вращался. Нельзя также забывать и о знаменитой осаде Ла Рошели, его родного города, предпринятой Людовиком XIII и кардиналом Ришелье, а так же об Алесском эдикте милости, значительно сократившем права протестантов.
«Занимательные истории» Таллемана де Рео, первый раз изданные в 1834-35 годах, имели колоссальное влияние на формирование общественного мнения касательно истории XVII века. Писатели, работающие в жанре исторического романа, нашли в этом произведении неисчерпаемый источник исторических анекдотов, фактов и историй- стоит только вспомнить, сколько раз Александр Дюма ссылается на имя Таллемана де Рео.

Пожалуй, самыми знаменитыми мемуарами во Франции XVII века являются «Мемуары» Франсуа де Ларошфуко. В них автор пытается подвести итог своему времени, осмыслить свою личную деятельность как служение на благо государства и доказать правоту своих политических взглядов и убеждений. Как и Таллеман де Рео, герцог де Ларошфуко не хотел делать свои мемуары достоянием общественности; писались они исключительно для узкого круга друзей. Однако произведение Ларошфуко ждала другая судьба.
«Мемуары» под названием "Гражданские войны во Франции с августа 1649 г. до конца 1652 г." были впервые опубликованы в 1662 г. в  Руане без ведома автора, искаженные купюрами и добавлениями из других текстов. Ларошфуко отказался от авторства этих "Мемуаров" и обратился с жалобой в Парижский парламент, указом которого от 17 сентября 1662 г. продажа их была запрещена. Настоящий текст был издан в этом же году в Брюсселе и вызвал скандал в окружении мадам де Лонгвиль и принца Конде.
Несмотря на издание подлинного текста, вплоть до XIX века под видом «Мемуаров» Ларошфуко издавались искаженные списки или мемуары других авторов. Первое научное издание «Мемуаров» было подготовлено в 1874 году Ж. Гурдо и вышло в свет в собрании сочинений Ларошфуко в серии «Les grands ecrivains de la  France».
Чтобы понять историю создания и жизни «Мемуаров» и позицию самого Ларошфуко, которую он отстаивает в своем произведении, необходимо сказать несколько слов о его биографии, наполненной яркими и драматичными событиями, которые потрясали Францию на протяжении двух царствований.
Франсуа де Ларошфуко родился 15 сентября 1613 года в Париже и принадлежал к древнему и знатному роду, берущему свое начало в XI веке. С самого рождения и до смерти своего отца он носил титул принца де Марсийака. Имя Франсуа было дано старшему отпрыску знатнейшей фамилии в честь Франциска I , давшего роду Ларошфуко графский титул. Принц де Марсийак был старшим из двенадцати детей герцога и пэра Франции Франсуа V де Ларошфуко, ставшего в 1619 году кавалером ордена Святого Духа.  Его детство прошло в провинции Ангумуа в замке Вертей. Обучение его не было блестящим; в основном его привлекали военные упражнения и охота. Впоследствии Ларошфуко восполнит пробелы в своем образовании и станет одним из самых ученых людей своего времени.
При дворе Людовика XIII принц де Марсийак появляется в 1630 году, успев отличиться при взятии Сузского перевала, будучи полковником Овернского полка. В скором времени он становится любовником герцогини де Шеврез и ревностным поклонником королевы Анны Австрийской, число чьих сторонников он пополнит без колебаний, выступая против политики короля и кардинала Ришелье. Об отношении молодого аристократа к королеве мы можем судить по его словам: «Королева  была  привлекательна, ей были  присущи мягкость, доброта, обходительность; в ее характере и  уме  не  было  и  тени притворства и при всей своей добродетельности она тем не менее  не  почитала себя оскорбленной вниманием поклонников. Ее и г-жу  де  Шеврез издавна связывало все то, что сближает два существа одного  возраста  и  одинакового образа мыслей».
Отец принца герцог де Ларошфуко также выступает против политики правительства. Он принимает участие в мятеже  герцога Орлеанского, который стоил головы маршалу де Монморанси. В 1632 году отца будущего автора «Максим» высылают из Парижа в одно из его поместий под Блуа. Это не научило молодого принца де Марсийака осторожности, и он имеет смелость критиковать военные действия короля и кардинала против Испании. Его вслед за отцом отправляют в ссылку. Об этом он пишет в своих «Мемуарах»: «Мое поведение вскоре навлекло на меня неудовольствие короля и Кардинала, и отсюда пошла длинная череда опал, сделавших мою жизнь столь беспокойной и нередко побуждавших меня принимать в крупных событиях участие не  в  пример  большее,  нежели  то,  какое  обычно отводится в них частным лицам».
Принц де Марсийак объяснил свои оппозиционные настроения по отношению к правительству несправедливостью «владычества кардинала Ришелье». Тоталитарное правление Людовика XIII вызывало резкое неприятие и протест у знати, и это стало импульсом к мятежу. Чтобы не быть обвиненными в «оскорблении величества», самом страшном преступлении монархической Франции, аристократы во всеуслышание объявляли, что борются не против короля, а против кардинала, что было с их стороны большой наивностью, но формально, как они считали, делало их «борцами за справедливость». Ларошфуко четко расставляет акценты в «Мемуарах», объясняя и оправдываю свою политическую позицию: «Столько пролитой крови и столько исковерканных судеб сделали  правление кардинала Ришелье ненавистным для всех. Мягкость  регентства  Марии  Медичи (sic!) была  еще  памятна  каждому,  и  все   вельможи   королевства,   видя   себя поверженными, считали, что после былой свободы они впали в  рабство.  Я  был воспитан в подобных воззрениях, и то, о чем я говорил выше, меня еще  больше в них  укрепило;  владычество  кардинала  Ришелье  показалось  мне  вопиющей несправедливостью, и я решил для себя, что партия королевы - единственная, к которой по долгу чести мне подобает примкнуть».
Принц де Марсийак долгое время не получал разрешения вернуться ко двору, но участвовал в качестве добровольца в военных действиях во Фландрии. Возвратившись во Францию, он стал посредником между королевой и герцогиней де Шеврез, высланной в Тур. В «Мемуарах» он не скрывает того, что «при  поездках туда и обратно нередко получал опасные поручения от той и другой». Он помогает королеве и герцогине де Шеврез наладить секретную переписку с испанским послом и Филиппом IV, которая чуть не стоила Анне Австрийской трона и свободы. В условиях войны с Испанией действия доверенных королевы и самой Анны Австрийской можно расценивать как государственную измену.
Именно в это время кончается опала герцога де Ларошфуко и его сына. Им разрешают возвратиться в Париж, и молодой принц де Марсийак погружается в интриги. Открываются связи королевы с испанским двором. Последовали неприятные допросы, обыски в апартаментах королевы и аресты ее слуг и приближенных. Узнав об измене королевы, король решил развестись с ней и заточить в темницах Гавра. В этой критической ситуации в головах заговорщиков зреет совсем уж невероятный план: «В этой крайности, покинутая всеми, лишенная всякой опоры и решаясь довериться лишь м-ль де Отфор  и  мне,  она  <королева> попросила  меня тайно увезти их обеих и   препроводить в Брюссель. Какие бы  трудности и опасности ни видел я в таком плане, могу смело сказать, что за всю мою жизнь ничто не доставило мне большей радости. Я был в том  возрасте,  когда  жадно рвутся к делам необыкновенным и поразительным, и  находил,  что  нет  ничего заманчивее, как похитить королеву  у  короля,  ее  мужа,  и  одновременно у кардинала Ришелье, который постоянно преследовал ее своей ревностью, а также отнять м-ль де Отфор у  влюбленного в нее короля».
К счастью, этот план не был приведен в исполнение, ибо в случае бегства королевы в Брюссель она бы оказалась в положении Анны Карениной. Общественное мнение не стало бы защищать сбежавшую от мужа жену, а всех причастных к этому бегству ждал бы эшафот. Ришелье имел продолжительную беседу с королевой, в результате которой уговорил ее признаться во всем королю, вынужденному ради блага государства простить супругу взамен на письменное обещание больше не участвовать в заговорах и не иметь тайной переписки с испанским двором. Герцогиня де Шеврез же бежала из Тура в Испанию, не зная о том, что с королевы официально снято подозрение в измене. В этом побеге принимал непосредственное участие принц де Марсийак. За ним была установлена слежка, и вскоре его вызвали в Париж, чтобы он дал объяснение своим поступкам. В результате на восемь дней он был заточен в Бастилию и, описывая свое заключение, явно сгустил краски: «Недолгое время, проведенное мною  в  Бастилии,  представило  мне  ярче, нежели все, что мне довелось видеть  ранее,  ужасающую  картину  владычества Кардинала. Я увидел там маршала Бассомпьера, столь хорошо известного  своими заслугами и приятными качествами; я увидел маршала Витри, графа Крамая, командора Жара, Фаржи, Кудре-Монпансье, Вотье  и бесчисленное множество особ всякого  звания  и  обоего  пола,  несчастных  и изнуренных  длительным   и   жестоким   заключением.   Лицезрение   стольких страдальцев усилило во мне  прирожденную  ненависть  к  правлению  кардинала Ришелье». В то время в Бастилии было не более пятидесяти камер, и высокопоставленные узники проводили там время с большим комфортом и не испытывая особых лишений. В Венсенской крепости положение дел было совсем иным.
Следующие два года принц де Марсийак проводит в ссылке в своем поместье Вертей. Он преисполнен надежд и не теряет присутствия духа: «Я был молод, здоровье короля и Кардинала день ото дня ухудшалось, и я  имел  все  основания  ожидать от предстоящих перемен только лучшего».
Перемены эти не заставили себя долго ждать. 4 декабря 1642 года скончался Ришелье, а 14 мая 1643 года- Людовик XIII. Регентшей при пятилетнем Людовике XIV стала Анна Австрийская, а во главе Королевского Совета встал кардинал Мазарини. Знать вновь поднимает мятеж, но уже против другого первого министра, в надежде вернуть себе те права, которые были утрачены за время правления Людовика XIII. Принц де Марсийак вступает в заговор Важных в сентябре 1643 года, и в результате вновь отправляется в армию после его раскрытия, где воюет под началом герцога Энгиенского. Вскоре он знакомится с сестрой герцога, герцогиней де Лонгвиль, связь с которой так сильно скажется на его дальнейшей судьбе.
На войне принц де Марсийак получает серьезное ранение, возвращается в Париж, а затем переезжает в Пуату, губернатором которого он становится благодаря заботам отца, купившего этот пост для своего старшего сына. В Париже же назревает новый мятеж- первый этап Фронды. Принц де Марсийак не замедлил принять в нем участие, самовольно покинул Пуату и вернулся в Париж. М.В. Разумовская в своей работе «Жизнь и творчество Франсуа де Ларошфуко» пишет о его дальнейшей деятельности на благо Фронды: «Свои личные претензии и причины участия в войне  против короля он объяснил в "Апологии принца Марсийака", которая была Произнесена в парижском парламенте (1648). Ларошфуко  говорит  в  ней  о  своем  праве  на привилегии, о феодальной чести и совести, о заслугах  перед  государством  и королевой. Он обвиняет Мазарини в тяжелом положении Франции и добавляет, что его личные несчастья  тесно  связаны  с  бедами  отчизны,  а  восстановление попранной справедливости будет благом для всего  государства.  В  "Апологии" Ларошфуко  еще  раз  проявилась   специфическая   особенность   политической философии  восставшей  знати:  убеждение  в  том,  что  ее  благополучие   и
привилегии составляют благополучие всей Франции. Ларошфуко  утверждает,  что не мог назвать Мазарини своим врагом прежде, чем  тот  не  был  провозглашен врагом Франции». Теперь принц де Марсийак восстает против той, кому помогал плести интриги во времена Ришелье. Также поступает и вернувшаяся во Францию мадам де Шеврез.
Во время Фронды принц де Марсийак сражается на стороне мятежников и собирает значительные военные силы в своей провинции, показав себя искусным военачальником. В итоге он потерял должность губернатора Пуату и вновь отправился в ссылку в Вретей.
После смерти отца в 1650 году принц де Марсийак стал герцогом де Ларошфуко.
8 октября 1651 года Королевская декларация объявляет Ларошфуко государственным изменником. Во время битвы под Парижем его тяжело ранили выстрелом в лицо.
После окончания Фронды Ларошфуко вновь ссылают в Вертей, где и были написаны «Мемуары».
В конце 50-х годов Ларошфуко получил возможность переехать в Париж. Он прощен королем Людовиком XIV, который 1 января 1662 года жалует ему орден Святого Духа и назначает хорошую пенсию.
Ларошфуко становится постоянным посетителем салонов мадам де Сабле и мадам де Лафайет, с которой его связывала дружба. В это время он записывает свои знаменитые «Максимы», работе над которыми он посвящает все последние годы своей жизни. С 1665 по 1678 год этот сборник издавался 5 раз.
17 марта 1680 года герцог де Ларошфуко скончался от приступа подагры, став еще при жизни знаменитым писателем.
Говоря о «Мемуарах» Франсуа де Ларошфуко, нельзя не упомянуть о том, какое влияние они имели на роман Александра Дюма «Три мушкетера». Именно из этого произведения была целиком взята идея интриги с алмазными подвесками, подаренными королевой герцогу Бекингему. Также благодаря Ларошфуко мы можем проследить за всеми подробностями любовной связи Анны Австрийской и первого министра короля Англии. Детали побега герцогини де Шеврез, обстоятельно изложенные Дюма в главе «Одно из приключений Мари Мишон», также взяты из «Мемуаров». Более того, на своих исторических героев Дюма словно бы смотрел глазами Ларошфуко, у которого не было причин быть объективным. Стоит только прочитать первые строки его «Мемуаров», как мы тотчас же узнаем героев романа Дюма: «Я вступил в свет незадолго до опалы королевы-матери, Марии Медичи.
Король Людовик XIII, ее сын, отличался  слабым  здоровьем,  к  тому  же преждевременно  подорванным  чрезмерным  увлечением   охотой.   Недомогания, которыми он страдал, усиливали в нем мрачное состояние духа и недостатки его характера:  он  был  хмур,  недоверчив,  нелюдим;  он  и  хотел,  чтобы   им руководили, и в то же время с трудом переносил это. У него был мелочный  ум, направленный исключительно на копание в пустяках, а его познания  в  военном деле приличествовали скорее простому офицеру, чем королю.
Правил государством кардинал Ришелье, и своим  возвышением  он  был обязан лишь королеве-матери. У него был широкий и проницательный ум, нрав  - крутой и трудный; он был щедр, смел в своих замыслах,  но  вечно  дрожал  за себя. Он  задумал  укрепить  власть  короля  и  свою  собственную,  сокрушив гугенотов  и  знатнейшие  фамилии  королевства,  чтобы  затем   напасть на Австрийский царствующий дом и сломить  могущество  этой  столь  грозной  для Франции державы. Все, кто не покорялись его желаниям, навлекали на себя  его ненависть, а чтобы возвысить своих  ставленников  и  сгубить  врагов,  любые средства были для  него  хороши.  Страсть,  которая  издавна  влекла его к королеве, превратилась в озлобленность против нее. Королева  чувствовала к нему отвращение, а ему казалось, что  у  нее  были  другие  привязанности.
Король был от природы  ревнив,  и  его  ревности,  поддерживаемой  ревностью Кардинала, было бы совершенно  достаточно,  чтобы  восстановить  его  против королевы, даже если бы бесплодие их супружества и несходство  характеров  не способствовали тому  же.  Королева  была  привлекательна,  ей  были  присущи мягкость, доброта, обходительность; в ее характере и  уме  не  было  и  тени притворства и при всей своей добродетельности она тем не менее  не  почитала себя оскорбленной вниманием поклонников. Ее и г-жу  де  Шеврез издавна связывало все то, что сближает два существа одного  возраста  и  одинакового образа мыслей. Эта близость породила столь  важные  события,  что  я  считаю необходимым сообщить  здесь  о  некоторых  из  них,  происходивших  до  того
времени, о котором я буду рассказывать.
Г-жа де Шеврез была очень умна, очень честолюбива и хороша  собой;  она была любезна, деятельна, смела, предприимчива. Она умело пользовалась  всеми своими чарами для достижения своих целей и почти всегда приносила  несчастье тем, кого привлекала к осуществлению их. Ее полюбил герцог  Лотарингский,  и всякому хорошо известно, что в ней - первейшая  причина  несчастий,  которые столь долго претерпевали и этот государь и его владения. Но если  дружба г-жи де Шеврез оказалась опасной для герцога Лотарингского,  то  близость  с нею подвергла не меньшей опасности впоследствии и королеву».
Ларошфуко оценивает своих современников смело, жестко, уверенно, раскрывая их интимные секреты и умело подтасовывая факты, когда это необходимо. Стоит ли говорить о том, что история с подвесками была целиком и полностью придумана писателем? Ларошфуко показывает политическую ситуацию Франции в период царствования Людовика XIII и министерства (но никак не правления и уж тем более не владычества) кардинала Ришелье такой, какая ему выгодна для оправдания своих действий и действий своих союзников по политическому лагерю.
Несмотря на всю свою субъективность и присутствие недостоверных фактов, «Мемуары» Франсуа де Ларошфуко остаются одним из самых лучших образцов мировой мемуарной прозы.
Так или иначе, мемуарная традиция во Франции XVII века обогатила историческую науку и мировую литературу материалами неизмеримой ценности. Без мемуаров герцога де Ларошфуко и «Занимательных историй» Таллемана де Рео сложно представить себе путь развития французского исторического романа XIX века.

Черный Принц,
внештатный корреспондент «Газетт»

+3

5

Красный Сфинкс и все-все-все

Рецензия на шестисерийный фильм «Ришелье»

Режиссер – Жан-Пьер Декур
Композитор – Владимир Косма
Ришелье – Пьер Вернье
Людовик XIII -  Жак Рони
Генрих IV - Марко Перрин
Мария Медичи - Мария Уиммер
Отец Жозеф  - Жан Левре
Бельгард - Жорж Декриер
Анна Австрийская - Мари-Кристин Демарест
Тревиль - Жак Бертье
Сен-Мар - Жан-Луи Бру
Мазарини - Жан Негрони

В свое время биографию Ришелье, написанную Петром Черкасовым, я читал не отрываясь целый месяц подряд. Кардинальское жизнеописание по накалу страстей, неожиданности поворотов и уровню драматичности оказалось похлеще любого романа. Конечно же, было очень интересно посмотреть, что сняли французы о том, кого до сих пор то клеймят как жуткого тирана и душителя свободы, то превозносят как спасителя отечества и национального героя.
Фильм снят по роману известного историка Филиппа Эрланже (которого постоянно цитировал любимый мною Черкасов), и это сразу внушило мне доверие. И надо отметить с благодарностью, что работа режиссера, композитора, художника по костюмам, художника –постановщика, оператора заслуживает респекта. Этот фильм надо в принудительном порядке заставлять смотреть всех создателей псевдоисторических поделок, заполонивших в последнее время наши киноэкраны – в назидание. Вот как надо работать!
http://i13.photobucket.com/albums/a268/ancik15/Richelieu/Richelieu_1/12.jpg

Творческому тандему режиссера Жана - Пьера  Декура и сценариста Жана - Франсуа Шьяппа  я ставлю в заслугу также отбор сюжетного материала, грамотное построение концепции каждой серии, продуманность и последовательность в изложении фактов. Благодаря им фильм смотрится легко, на одном дыхании, не оставляя ощущения затянутости или путаности.
http://foto.rambler.ru/public/neonela/_photos/16/16-web.jpg
Но главная причина безусловного успеха фильма – это, без сомнения, актерская игра. Пьер Вернье в роли Ришелье страстен, эмоционален, искренен, а в отдельных сценах даже величествен. Он превосходно чувствует своего героя, верит ему, и заражает этой верой зрителей. Настолько даже, что королевские мушкетеры, присутствовавшие на киносеансе в погребе вместе со мной и метром Ренодо, выразили горячее желание сделаться гвардейцами его высокопреосвященства, и только страх перед гневом г-на де Тревиля остановил их в этом намерении.
http://i13.photobucket.com/albums/a268/ancik15/Richelieu/Richelieu_2/6a.jpg

Больше всего тревожило меня то, в каком свете подаст режиссер образ короля Людовика: только бы не сделали из него бесплатное приложение к харизматичному Ришелье – Вернье, заставив быть только фоном для его достоинств. Но, к счастью, Жак Рони превзошел все мои ожидания. Перед этим актером я снимаю шляпу. Рони блестяще справился с тяжелейшей задачей и смог показать Людовика самостоятельной, неодномерной  и глубокой личностью.
http://foto.rambler.ru/public/neonela/_photos/21/21-web.jpg
Получился человек с двойным дном, человек- айсберг, девять десятых которого не видны под водой. Его король вызывает любовь, сочувствие, жалость, уважение, удивление, восхищение, нежность, а иногда и все это одновременно. В фильме четко акцентируется дуумвират короля и кардинала, их запутанные отношения сиамских близнецов, которые не в силах расстаться.
http://i13.photobucket.com/albums/a268/ancik15/Richelieu/Richelieu_2/12.jpg
Причем, в отличие от Пьера Вернье, который, при всех своих плюсах, все же показывает характер своего героя статичным – каким взрослый Ришелье появляется в академии г-на Плювинеля, таким он и остается до самого конца, - так вот, в отличие от Вернье, Жак Рони проходит все этапы взросления и становления личности вместе с Людовиком, раскрывая все новые и новые его черты.
http://foto.rambler.ru/public/neonela/1/39/39-web.jpg
Опять же, нельзя забыть яркие образы Марии Медичи (Мария Уиммер) – восхитительное сочетание лицемерия с глупостью, Генриха IV (Марко Перрин)  - жизненная сила и покоряющее обаяние, отца Жозефа (Жан Левре), который сначала производит впечатление фанатика с горящими глазами, и только под конец фильма раскрывается полностью, «блондинки» Сен-Мара (Жан-Луи Бру). Отдельно хотелось бы отметить работу Жоржа Декриера, сыгравшего Бельгарда. Декриер играл в свое время Атоса во французской экранизации «Трех мушкетеров», но в этой роли мне лично показался шаблонным и  довольно однообразным. В роли же Бельгарда, далеко не главной, он выложился на полную катушку, раскрыл весь свой потенциал. «Красотка» Бельгард, «старая развратница» Бельгард, как ласково называет его мой друг Атос, очень редко удостаивается экранного воплощения, но Декриер сделал эту роль одной из самых запоминающихся в фильме. Я его зауважал.
http://i13.photobucket.com/albums/a268/ancik15/Richelieu/Richelieu_1/0003.jpg
Конечно же, этот фильм – апология Ришелье. И, как следствие, режиссер и сценарист выбрали такой угол освещения, чтобы все сколькие и неприятные эпизоды биографии кардинала (а их много) оставить по возможности за бортом. Даже такой спорный и недоказанный момент – приступы «сумасшествия» кардинала, который будто бы воображал себя конем, Декур и Шьяпп сумели представить максимально мягко и тактично, добавив в сцену разговора епископа с матерью живого жеребца, который мог натолкнуть Ришелье с его образным мышлением, пребывающего в состоянии восторга от того, что он наконец-то сможет применить свой талант на благо страны, на подобное сравнение: "Я готов был выломать двери конюшни, чтобы выйти. Или вы забыли, что я жеребец! Не кобыла, а боевой конь, ждущий звука трубы, услышав который он бросается в бой! Только попона часто мешает". Но если в этом конкретном случае я политику Декура и Шьяппа одобряю, то никак не могу согласиться с замалчиванием, к примеру, того, как 1) Ришелье заискивал и подлизывался самым униженным способом перед Кончини; 2) расчетливо и хладнокровно сделал все, чтобы стать любовником королевы- матери и таким образом управлять ею; 3) действуя недостойными и низкими средствами, разлучил короля с мадемуазель Лафайет; 4) жестоко … на этом месте метр Ренодо вырвал у меня перо и пригрозил уволить без выходного пособия за невосторженный образ мыслей. Короче говоря, я считаю, что эти замалчивания не осветлили, а обеднили образ кардинала. Чуть бы меньше пафоса, чуть больше юмора  и снизить градус политкорректности - цены бы этому фильму не было.
Резюмирую. Фильм достойный во всех отношениях, и доставит массу удовольствия как кардиналистам, так и мушкетерам, - всем, кому интересны настоящая история, настоящие страсти и чувства.

Благодарю моего друга Атоса за помощь в подготовке статьи.

Остаюсь преданным вам,
Матье де Морг

P.S. Просмотреть кадры из фильма, а также скачать его можно здесь: http://www.ancik.narod.ru/serial.htm

+3

6

Английский Дюма

http://foto.rambler.ru/public/espada/1/29/1-web.jpg
Он появился на свет с обостренным чувством смешного…Появился в Италии, в небольшом городке Ези, в конце XIX столетия. Итальянец по рождению, мальчик, названный Рафаэлем, обучался во Франции и Испании. Именно во Франции, на родине Александра Дюма, он начинает писать. Может, повлияло детское увлечение – Рафаэль в свои шесть лет, когда мальчишки и не помышляют вовсе о книгах, запоем читал Дюма… Сначала он пишет просто заметки в студенческий журнал.
Впоследствии по настоянию отца (тот думал, что знание нескольких языков поможет сыну в коммерции) Рафаэль приезжает в Англию, дела у него идут неплохо, но… Молодой человек вдруг понимает, что коммерция ему совсем неинтересна. Тогда же он обнаруживает, что больше увлечен не чтением книг. Ему все больше хочется писать их самому. Позднее, давая интервью, Рафаэль говорит, что он пишет книги не ради денег или славы. Он не старается угодить читателю, он просто… доставляет удовольствие себе.
Мне могут возразить, дескать, Дюма тоже так говорил, а ему за каждую строчку платили. Что ж, а если сейчас вам предложат так? Сможете ли вы написать так, чтобы вас потом читали многие и многие поколения? Чтобы вашим героям подражали? Чтобы в них играли?
В газете, где работал Рафаэль, начинают выходить его первые рассказы. Постепенно он все больше увлекается и окончательно забрасывает коммерцию. И вот в начале XX века, в начале зарождения модерна и технического прогресса, где, казалось, не было места романтике, появляется английский писатель–романтик с итальянским именем – Рафаэль Сабатини.

Самый замечательный из исторических романовВ интервью Сабатини часто называет «Трех мушкетеров» А. Дюма «самым замечательным из когда-либо написанных исторических романов». Книги Сабатини, как и Дюма, читаются легко и увлекательно. Однако пишет Сабатини все же по-своему.
В 1917 году, в числе первых (хотя Рафаэль уже довольно известен), у Сабатини выходит сборник рассказов «Занимательные исторические ночи» (в русском переводе – «Капризы Клио»). Вышедший сборник часто сравнивают с другим, сборником сказок «Тысяча и одной ночи» Шахерезады. Сабатини, как и восточная красавица, рассказывает нам любопытные истории. Причем главные действующие герои в «ночах» - исторические лица, а события происходят в самых разных эпохах и странах. В 1919 году выходит вторая часть рассказов с тем же названием (в России – «Вечера с историком»). Среди других историй во втором сборнике есть рассказ о Бэкингеме и Анне Австрийской.
Сабатини не может удержаться и тоже описывает историю с алмазными подвесками. Но по-своему. Рафаэль не может себе позволить столь вольно обращаться с историей. А потому герцог Бэкингем у него - не влюбленный принц, а самовлюбленный фанфарон. А вот образ королевы он старается не трогать. Хотя и подтверждает, что Австрийская любила герцога, но оставляет ей, как и Дюма, роль просто страдающей прекрасной дамы.
От истории, написанной Дюма, Сабатини почти не отступает. Мы вновь встречаемся с герцогом и королевой, вновь какая-то дама похищает подвески. Вот только величественная фигура кардинала Ришелье не вырисовывается позади. И неспроста.
В романе «Барделис Великолепный» (вышел еще в 1906 году) Сабатини выводит образ Людовика XIII. Однако если у Дюма этот образ бледный, подавленный Ришелье, то Рафаэль гораздо ближе к исторической истине. Чего стоит только необыкновенное чувство юмора Людовика! Сабатини отдает кесарю кесарево, а Ришелье – лишь его министр, хотя и первый. Рафаэль не идет на поводу у мнения, которое господствовало во времена Дюма. А потому и в «Вечерах…» Сабатини мало интересен Ришелье.
В дальнейшем Сабатини, прозванный газетами «английским Дюма» уже не пересказывает истории того, кем восхищался. Он пишет свои истории, захватывающие не меньше, чем истории Дюма. Мировая известность к нему приходит после двух романов, появившихся друг за другом: «Скарамуш» (1921 год) и «Одиссея капитана Блада» (1922 год). Хотя дух Дюма в его книгах остается.

«Видеть в нас, а не в графе де Ла Фер источник…»Сабатини по праву можно считать продолжателем Дюма. Но не слепым подражателем! Сабатини пишет в похожем стиле, но не везде следует тому, как пишет Дюма.
Мы уже сказали выше, что и Сабатини не удержался от того, чтобы пересказать историю с подвесками на новый лад. Но таких вольностей с историей Сабатини себе не… Вот хотелось написать, что не позволял, но это не совсем так. Рафаэль очень аккуратен с датами и событиями, известными всем, вот только и он себе позволяет посмеяться над читателем, подтасовав факты.
Как великолепно капитан Блад проворачивает операцию при Маракайбо!!! Нельзя не восхититься! Так и тянет аплодировать!.. Но мы открываем Эксвемелина и с удивлением узнаем, что Сабатини вовсе не выдумал этой истории. Он просто присвоил заслуги и смекалку Генри Моргана Питеру Бладу!
А самое смешное здесь то, что Сабатини сам в романе указывает на Моргана! Он часто сравнивает придуманного и реально существовавшего флибустьеров и каждый раз подчеркивает, что Блад не Морган. Хотя и с точностью повторяет его ход при Маракайбо!
Ах, сеньор Сабатини, насмешничаете? Одели маску Скарамуша и посмеиваетесь из-за нее над нами?
Мы вместе с Бладом штурмуем Картахену… С Бладом ли? Уверены? А, вижу, что уже нет. И тут нас этот насмешник провел!
Читатель горестно бросается к «Занимательным историческим ночам». И тут он уже переводит обвинительный перст на Дюма. Как вы могли, месье? Повелись на такой дешевый розыгрыш, да еще и нас заставили верить??? И встречает ту же насмешливую улыбку. Дюма и Сабатини, словно сговорившись, каждый оправдывает своего героя, каждый приводит неопровержимые доводы… А читателю остается только с восторгом переводить взор с одного мэтра на другого.
Оба насмешника словно бы умывают руки! Оба говорят, что они не при чем, они лишь пересказали то, что было на самом деле!
Так, например, Дюма в предисловии к роману «Три мушкетера» ссылается на некие источники (мемуары графа де Ла Фер! и не только они), откуда он взял все события. Ах, он вроде бы не при чем! Но пишет: «…мы приглашаем читателя видеть в нас, а не в графе де Ла Фер источник своего удовольствия или скуки».
Разумеется, не только Дюма поступает так. Многие писатели приключенческой литературы любили и любят этот ход – отсылку к неким документам (дневникам, мемуарам, письмам), откуда они вроде бы взяли все, лишь кое-где подробнее описали, кое-что лишнее убрали… И также поступает Сабатини, говоря, что всю историю капитана Блада он взял из судового журнала Джереми Питта.
Но и Дюма, и Сабатини не просто отсылают к некоему источнику. Те журналы и мемуары, о которых они пишут, на самом деле существовали в реальности. Ни для кого из нас не секрет, что Дюма многое взял из мемуаров Ларошфуко. И, разумеется, не только из них. Подобным же образом поступает и Сабатини, анализируя книгу Эксвемелина, а также другие источники, которые относятся к нужному времени и нужному месту действия.
Вот и получается, что и мемуары графа де Ла Фер, и дневник Питта существовали. Разве что авторами этих записей были не граф и не штурман, но ведь это не так важно. И читателю не в чем обвинить писателей, ну, разве что в некотором лукавстве!

История – гвоздь для картиныИ Дюма, и Сабатини с удовольствием вводят на страницы своих книг реальных исторических лиц. И эти образы столь притягательны, что нельзя не поддаться очарованию. Ах, как умен и хитер Ришелье! И мы невольно верим этому, не задумываясь о том, так ли это? Ах, как благороден Чезаре Борджа! И неважно, что вся Италия думает иначе!
И это не первый раз, когда на страницах книг Сабатини опровергает бытовавшие стандарты и пишет историю. Так было и с уже упомянутым Чезаре Борджа, которого Рафаэль аргументировано оправдывает. Причем (вот насмешка!), биография Чезаре из-под пера Сабатини выходит раньше «Занимательных исторических ночей», в одной из которых Рафаэль, кажется, идет на поводу у сплетен и поддерживает мнение о Чезаре-отравителе, которое сам опровергал в биографии Борджиа.
Пожалуй, это те редкие случаи, когда герои Сабатини творят историю. Они – в центре событий, а потому не могут иначе! Во всех остальных произведениях не герои творят историю, а она сама влияет на них. Блада несправедливо, по воле рока арестовывают возле бунтовщика. И также по воле рока (а вернее, по истории Англии) ему даруется прощение, поскольку на престол восходит Вильгельм.
Совсем иначе у Дюма. Его герои, пусть не первые лица королевства, сами творят историю. Кто спас от позора королеву Франции? Кто едва не спас короля Англии Карла I? Кто возвел на престол Карла II? Обычные мушкетеры! А не будь их, и не было бы такой истории Франции и Англии! И мы верим в это!
«История – гвоздь, на который я вешаю свою картину», - говорил Дюма. И, пожалуй, это в самом деле так. Дюма берет за основу историю, но перекраивает ее по своему, тот гвоздь, который он взял, уже и не виден за картиной, которая висит на стене. Картина изумительна и привлекательна, и мало кому есть дело до того, насколько она реальна.
Если продолжать такое сравнение, то можно сказать, что у Сабатини история служит не гвоздем, а рамой для картины. Она – просто красивое оформление, фон событий. Без нее нельзя, потому что картина потеряет часть своей привлекательности. История – те штрихи, которые добавляют картине полноценности.
Однако и для Дюма, и для Сабатини сама история не очень важна. Гораздо интереснее и важнее для них герой, который справляется с историческими событиями или вынужден следовать за их потоком. Наверное, именно поэтому герои и ближе нам, потому что даже персонажи истории – это не портреты, а живые люди с характером, умеющие любить и ненавидеть. Они чем-то близки нам и именно поэтому о них по-прежнему интересно читать, в них хочется играть, им хочется подражать.
И все-таки, несмотря на их схожесть с нами, они – люди своей эпохи и своей страны. Они не выпирают из картины истории. Они лишь оживляют эту картину. Дюма и Сабатини вольно вертят историческими героями и событиями, однако делают это столь мастерски, что подмена незаметна. Читатель так увлечен картиной, что лишь позднее начинает рыться в каких-то источниках и после анализа вдруг замечает тот гвоздь, на котором висит картина писателей. И вот здесь он может вдруг обнаружить, что картина не так привлекательна на самом деле. Что там все выдумка и… И кто-то разочарованно оставляет картину в далекой картинной галерее, чтобы больше в нее не заглянуть. А кто-то, оценив ловкость и силу слова автора, переносит картину к себе и вешает на самое видное место. Чтобы всегда быть с любимыми героями…

Рыцарь до идиотизмаЭтими словами характеризует Питера Блада лорд Джулиан. Так его воспринимает и автор, также его воспринимаем и мы.
Блад осознает, что его рыцарство никто не оценит, что оно ненужно и при его вынужденной «профессии» пирата даже лишнее, но поступать иначе не может. Он словно дон Кихот сражается с мельницами, просто стараясь остаться собой, сохранить в себе романтичность и верность идеям. Второй подобный дон Кихот – д’Артаньян. Как и Блад, он видит вокруг предательство и обман, но предпочитает верить в благородство и следовать ему. И такие же его друзья-мушкетеры. Каждый из них реалистично смотрит на мир и осознает, что благородство в нем лишнее. Однако каждый продолжает оставаться верен идеалам, больше подходящим рыцарским романам. Причем, если мушкетерам есть, где найти поддержку – в друзьях, которые рядом, которые такие же «рыцари до идиотизма», то Блад такую поддержку находит только в идеале, находящемся далеко от него, в любви к девушке, которая, как он уверен, презирает его.
Д’Артаньян едет в Париж, лелея надежды на успешную карьеру. И, попадая в столицу, с головой окунается в драки и интриги. Ему по душе такая жизнь. Разумеется, о чем и мечтать еще, когда тебе нет и двадцати! Гасконец сам ищет приключений, и они не заставляют себя ждать. Таковы и мушкетеры. Они сами ищут приключений, они видят в них хоть какой-то смысл.
А вот у героя Сабатини на это иной взгляд. Он уже не мальчишка, он немало повидал, он воевал и врачевал… Его тянет к мирной жизни, однако судьба распоряжается иначе. Но именно тогда в нем и просыпается романтический задор. Судьба вроде бы против него? Что ж, пусть так! Блад борется с самой судьбой. Надеясь, что когда-нибудь он сможет спокойно поливать герань. Вот только спокойно поливать герань ему не удается. И в нем просыпается дух авантюриста. Который в мушкетерах не засыпает вовсе.
Интересен взгляд главного героя на закон. «…мы действуем только как враги Испании. Мы не hostis humani generic». Это очень удобная позиция. Блад не состоит на службе Англии, однако действует только против ее врагов. На подобной же позиции стоят и мушкетеры. Эдикты о дуэлях подписаны королем, а вовсе не кардиналом. Однако, решив для себя, что это именно Ришелье уговорил «правильного» короля поступить «неправильно», мушкетеры вроде бы оправдывают себя и позволяют себе действовать против этих эдиктов.
Однако на первый взгляд сходное отношение к закону, все же имеет существенное отличие. Мушкетеры, позволяющие себе идти против закона о дуэлях, твердо следуют закону и справедливости, когда необходимо наказать преступника. Все четверо берут на себя роли судей и, в какой-то мере, палачей.
А вот Блад эту роль на себя не берет. И если помилование Бишопа Сабатини объясняет тем, что тот был дядей Арабеллы и потому Блад не поступил так, как следовало бы, то милость к остальным врагам вроде бы непонятна. Ее объясняет сам Блад, говоря, что он «целитель, а не убийца». «Иногда лучше ошибиться во имя гуманности, даже если эта ошибка, пусть даже в виде исключения, объясняется состраданием», - объясняет он. При выборе между милосердием и справедливостью Питер Блад выбирает милосердие. Мушкетеры – справедливость.

Девушка, прелестная, как сама любовь«…влюбился в шестнадцатилетнюю девушку, прелестную, как сама любовь», говорит Атос о себе. Нечто похожее о себе мог бы сказать и любой другой герой романа. Все дамы в романах Дюма и Сабатини (неважно, главные героини или нет) невероятно красивы, ну или в крайнем случае очень милы. Хотя представление об этой красоте дается разное.
Так, о миледи Дюма пишет: «Сквозь свойственную ее возрасту наивность просвечивал кипучий ум, неженский ум, ум поэта. Она не просто нравилась - она опьяняла».
А вот описание Констанции и Кэтти дается другими словами. «Очаровательная женщина» «на этом, однако, кончались черты, по которым ее можно было принять за даму
высшего света», «хорошенькая девушка», «живая и проворная»
И уж совсем иное представление о красоте у Сабатини. «…девушка с каким-то почти детским изумлением…», «голос у нее был звонкий и мальчишеский, да и вообще в манерах этой очаровательной девушки было что-то ребяческое». Конечно, Сабатини тоже дает описание девушки, но упор делает не на ее внешний облик, а именно на манеры, в то время как Дюма интереснее внешние черты.
На страницах книг мы встречаемся с двумя типами дам. Или это нежные, милые, влюбленные, добрые, невинные (список достоинств можно продолжать бесконечно) создания. Или же они невероятно умные, ловкие, стервозные (список недостатков тоже можно продолжать).
Причем Сабатини первый образ удается гораздо лучше, чем второй. Дюма старательно пытается подогнать под этот образ и Констанцию, и Кэтти, и других женщин, но удается ему это плохо. Констанция интригует, изменяет мужу и в принципе мало чем отличается от миледи. Ну, не травит она никого, потому ее д’Артаньян и считает ангелом. Еще хуже обстоит дело с герцогиней де Шеврез, биография которой идет вразрез со всеми представлениями о порядочной даме, а уж тем более о героине романа! А вот у Сабатини нежные, ранимые девушки гораздо лучше получаются. Главные героини именно такие. Арабелла может храбро высказать Бладу или дону Мигелю, что она о них думает. Мадлен может бежать с возлюбленным-пиратом. Но при этом они остаются нежными девушками, нуждающимися в защите. Особенно это касается Арабеллы. Она не участвует в интригах и не лезет в постель к незнакомому священнику, как Шеврез. Ее поведение настолько безупречно, насколько только можно для истинной героини для героя-рыцаря.
А вот со злодейками у Сабатини «похуже». Те, кто ведут себе не так, как положено, вряд ли могут соревноваться в коварстве с миледи у Дюма. Единственная схожая – леди Корт (рассказ «Освобождение» из «Удач капитана Блада»). Однако ее стервозный характер очевиден, в то время как миледи умело притворяется кроткой. Пожалуй, второй такой сильный, твердый, решительный женский характер, как у миледи в «Трех мушкетерах», найти сложно.
И отношения к дамам у героев Дюма и Сабатини разные.
Так, например, если та или иная девушка подходит под образ невинной жертвы, милого ангела и т.д. у Дюма, ее положено ото всех спасать, оберегать от происков врагов, ну и делать прочее, что положено герою. И после этого она бросается герою на грудь, восторженно восхваляя его. Так поступают и Констанция, и Кэтти. Причем, Кэтти догадывается, что д’Артаньян ее обманывает, но продолжает поступать именно так, как положено «невинной жертве». У Сабатини с «милыми ангелами» почти тоже самое. Но с некоторым исключением. Если героиня не главная (например, Мадлен д’Ожерон, Мэри Трейл), она поступает практически также, как и героиня у Дюма. Правда, если у Дюма своего рода условием является влюбленность в главного героя, то у Сабатини этого нет. «Невинные жертвы» просто благодарны главному герою. А вот главная героиня вполне может вместо благодарности обозвать героя «вором и пиратом».
«Госпожу Бонасье я любил сердцем, а миледи я люблю рассудком…». Д’Артаньян может себе позволить влезть в постель к миледи, к Кэтти, но уверять, что любит лишь Констанцию. Блад себе такого не позволяет. И в Мэри, и в Мадлен он видит лишь девушку, нуждающуюся в помощи. Он в самом деле остается верен лишь одной женщине.
Еще большее отличие в отношении главного героя к «стервам». Мушкетеры приходят к миледи, чтобы судить и казнить ее. Она заслужила это. А вот как бы поступил на их месте Блад? Со злодейкой вроде миледи ему сталкиваться не приходилось. Столкнувшись с дамочкой, ради которой был сожжен целый город (рассказ «Искупление мадам де Кулевэн» в «Хрониках капитана Блада»), Блад сначала ужасается ее поступку, предположив, что, возможно, она сама придумывала план нападения. Однако он не оставляет ее на корабле пьяным испанцам, а забирает с собой и отвозит мужу. Более того, он даже сочувствует этой женщине, решив, что на этот шаг ее толкнуло отчаяние («Благодарность месье де Кулевэна»). Подобным образом он поступает и с леди Корт. «Кто вы? Неужели женщина? Клянусь, мадам, лондонские уличные девки и те выглядят более женственно!». Уходя от сэра Корта, Блад не испытывает жалости к этой женщине. Вообще ничего не испытывает, кроме презрения.

Любовь – лотерея, в которой выигравшему достается…Сказав о женских образах у Дюма и Сабатини, нельзя промолчать о любви. Что такое любовь у Дюма? Какая она? Страстная, даже яростная и… всеразрушающая! Возлюбленные гибнут или остаются обманутыми, с разбитым сердцем. «Любовь – это лотерея, в которой выигравшему достается смерть», - говорит Дюма устами Атоса. Так и происходит в романе. И любовь, которая едва не привела к гибели, сменяется иным чувством. На помощь герою тогда, когда больше всего нужна поддержка, приходит дружба. Дружба – не страстное чувство, а тихое, спокойное, позволяющее найти отдушину. Дружба помогает герою найти опору в жизни, пережить боль утраты возлюбленной, снова научиться быть счастливым. Дружба заменяет собою все, включая любовь.
А что же у Сабатини? Здесь все иначе. Любовь для него – звезда над горизонтом, покой, тишина и счастье, к которому стремится главный герой. Ради любви он бросает команду, преданных ему людей. Блад вовсе не ищет дружбы, отношения с офицерами у него товарищеские, но не более. Свою душу он им не открывает. И лишь в любви он находит счастье. Здесь, скорее, любовь заменяет дружбу.
Мушкетеры, все четверо, разочарованы в любви. Хотя в начале романа разочарованным кажется лишь Атос. Впоследствии в ней также разочаровываются и другие. В «Двадцать лет спустя» ни один из мушкетеров не относится к любви серьезно. Отношение к этому чувству у всех четверых цинично. А ведь д’Артаньяну, например, еще нет сорока.
Блад же, которому далеко за тридцать, остается верен любви. Можно сказать, что ему больше повезло. Блад циничен. Но только на словах. Когда речь идет о чувствах, весь цинизм испаряется. Романтик слишком силен в «рыцаре до идиотизма». Арабелла и любовь к ней – нечто святое, которое нельзя даже затрагивать. Чувства старательно скрываются Бладом, прикрываются наигранным цинизмом.
Я уже писала выше о том, что и к своей возлюбленной д’Артаньян и Блад относятся по-разному. Гасконец любит Констанцию, но любезничает с миледи, напрашивается к ней в гости и даже залезает к ней в постель. Не менее цинично он поступает и с Кэтти, флиртуя с ней ради своих целей. Портос вовсе не влюблен и ухаживает за госпожой Кокнар только ради денег. Арамис то падает к ногам госпожи де Шеврез, а то защищает честь мадам де Буа-Траси. Атос… ну, это вообще отдельная песнь.
Пожалуй, не разочаруйся граф де Ла Фер в любви, я бы предположила, что именно он по своему отношению к возлюбленной ближе всего к Бладу. Возлюбленная (и впоследствии жена) – свята и неприкосновенна, она возведена едва ли не на пьедестал. Правда, рискну предположить, что и тут есть различие. Стоит этой любимой оступиться (яркий пример – клеймо миледи), как она будет немедленно сброшена с этого пьедестала господином графом. Что и произошло, это мы знаем. Иное дело Блад. Предположу, что он тоже начнет пить (пристрастие к бутылки у него есть, достаточно вспомнить его реакцию на «вор и пират»). Он ударится в циничное философствование. Но женщине вреда не причинит. Не только потому, что все равно будет любить. Слишком свято для него понятие «жена», слишком впитаны в себя правила поведения с женщиной. Для Атоса в данной ситуации важнее буква закона, для Блада – собственные нормы морали.
Вот и получается в итоге, что в конце для каждого остается то, что для него наиболее дорого. Мушкетерам – дружба. Бладу – любовь.

И столько режиссеров влюбилось в мушкетеровДвадцатые годы – время, когда имя Рафаэль Сабатини было известно всем. Его читают запоем, журналисты берут интервью, зарождающийся синематограф снимает по его книгам фильмы.
Я не открою великого секрета, если скажу, что «Трех мушкетеров» не экранизировал только ленивый. Едва ли не каждый режиссер рано или поздно, но берет в руки томик Дюма, чтобы снять (сейчас мы не будем обсуждать, насколько хорошо) фильм по его книге. Как поется в одной песенке «И столько режиссеров влюбилось в мушкетеров!».
В 1920 году в Великобритании снимают фильм «Рыцарь таверны», не самый известный роман Сабатини, однако это имя уже было известно в мире. В том же году в Германии экранизируется «Черный тюльпан» Дюма.
В 1921 году в Америке и во Франции выходят две экранизации «Трех мушкетеров». В те времена кинематограф не был так известен, как сейчас, однако экранизация США стала классикой и прогремела по всему миру («Газетт» писала уже о ней в первом номере).
В 1923 году уже Америка берется экранизировать книги Сабатини, снимают «Скарамуша» - книгу, которая принесла успех Сабатини. В том же году во Франции экранизируют «Графиню де Монсоро». А в следующем, 1924 году, в свет выходят два фильма по книгам Сабатини – «Морской ястреб» и «Одиссея капитана Блада». К сожалению, не известно, сохранились ли фильмы до наших дней. Фильмы по Дюма и Сабатини выходят каждый год, создается впечатление о «буме» приключенческой литературы.
В 1926 году в свет выходит фильм «Барделис Великолепный», ныне утерянный. А жаль! Образ Людовика XIII, полагаю, был в нем очень интересен.
В дальнейшем мушкетеры экранизируются очень часто, о чем я уже сказала выше. Однако такого «азарта» на приключения и Дюма нет. За исключением некоторых годов. Так, например. В 1934 году выходит фильм «Граф Монте-Кристо», а в 1935 – очередная версия мушкетеров и одна из самых известных экранизация «Одиссеи капитана Блада» (с Э. Флинном в главной роли). Своего рода «бумом» на приключенческое кино стали пятидесятые годы. В 1950 году выходит очередная экранизация мушкетеров (в США – «Клинки мушкетеров»). В том же году экранизируют и «Удачи капитана Блада». Ни один из фильмов, увы, в России представлен не был. В 1952 году появляется фильм «Сыновья мушкетеров» (по роману «Двадцать лет спустя»), а также фильм «Миледи и мушкетеры» («Палач из Лилля»). И в том же году выходят два фильма по Сабатини: «Капитан Пират» (по рассказам «Хроники капитана Блада») и одна из самых знаменитых экранизаций «Скарамуша». В 1954 году выходит экранизация «Виконта де Бражелона». И ежегодные фильмы по Дюма продолжают выходить вплоть до 1961 года, когда выходит, пожалуй, одна из самых известных экранизаций – «Три мушкетера» Б. Бордери. А в 1962 году выходит фильм, который определенно хотел посоревноваться с французской классикой (причем это ему удалось) – «Железная маска» с Ж. Марэ в главной роли. И в том же году выходит фильм по Сабатини (правда, очень условно по Сабатини) – «Сын капитана Блада», в России он так и не был показан. В фильме главную роль исполнил Ш. Флинн, сын Эролла Флинна, который когда-то сыграл капитана Блада в фильме 1935 года.
Я не буду писать об экранизациях, вышедших вообще по Дюма, их слишком много. Не буду упоминать и известные фильмы, просто они не являются предметом исследования в данной статье. Я лишь упомяну 1978 год, который подарил нам, пожалуй, самую любимую экранизацию Дюма, спасибо Г. Юнгвальд-Хилькевичу, хотя такого «азарта» на Дюма и Сабатини в тот год не было, самая известная американская экранизация «Трех мушкетеров» вышла раньше. Но в России экранизация стала культовой.
Своего рода «бум» был в девяностых годах. Причем, что самое парадоксальное, в России.  В тех условиях, какие были тогда в нашей стране, казалось, менее всего интересно было приключенческое кино. Но… В 1991 году Россия и Франция совместно снимают «Одиссею капитана Блада» (с И. Ламбрештом в роли Блада). В 1992-1993 годах выходят «Мушкетеры 20 лет спустя» и «Тайна королевы Анны или Мушкетеры 30 лет спустя» - продолжение «наших» мушкетеров. А в 1996 году выходит «Королева Марго», в 1998 – «Графиня де Монсоро».
Новый век, кажется, начинает сулить очередные экранизации Дюма. В скором времени должна выйти новая голливудская версия. Г. Юнгвальд-Хилькевич тоже снимает новых мушкетеров.

Мы встретимся, друзья мои…Рафаэль Сабатини умер в 1950 году. На его могиле стоит памятник, сделанный его женой-скульптором. В качестве эпитафии на нем написана фраза самого Сабатини из романа «Скарамуш»: «Он появился на свет с обостренным чувством смешного и врожденным ощущением того, что мир безумен».
Не знаю, о ком конкретно писал Сабатини эту фразу: о Скарамуше, о Дюма или о самом себе. Могу лишь сказать с уверенностью, что она идеально подходит всем троим, умевшим рассказывать из-под маски невероятные истории и вести за собой толпу.
Наверное, он прожил неплохо, хотя счастливой его жизнь не назовешь. Пережил две мировые войны, пережил смерть двух детей… Такую судьбу не назовешь завидной. Однако в том мире, который диктовал вроде бы свои условия, условия технического прогресса, Сабатини заставил весь мир запоем читать романы, верить им, снимать по ним книги. Он занимался любимым делом, он сам себе писал истории и видел, как их снимают в кино. Он видел фильмы по романам любимого им Дюма.
Что можно сказать в завершении? Пожалуй, пожелать себе и вам, чтобы нам тоже повезло. Чтобы нам тоже посчастливилось увидеть хорошие фильмы и услышать, как вокруг все запоем обсуждают любимых авторов. Пока будут живы мечтатели, рассказывающие сказки сами себе, нам будет что почитать!

Арабелла,
внештатный корреспондент "Газетт"

+3

7

Стенограмма
учредительного собрания фан-клуба Атоса,

с риском для рассудка и жизни сделанная Матье де Моргом

Погреб переполнен дамами с восторженным выражением лиц, стены увешаны портретами артиста Смехова во всевозможных ракурсах. К импровизированной трибуне выстраивается очередь жаждущих выступить. В углу примостился Матье де Морг с карандашом за ухом и блокнотом.
АКТИВНАЯ АТОСОМАНЬЯЧКА: Уважаемые дамы! Мы собрались сегодня, чтобы выразить всю степень нашей любви к самому прекрасному, самому благородному, самому выдающемуся герою всех времен! *бурные аплодисменты* Атос – это олицетворение благородства! *опять аплодисменты*  Он - само совершенство!  *зал встает* И кто сомневается  в этом, тот.. тот… *от избытка чувств умолкает и садится*
РОМАНТИЧНАЯ БАРЫШНЯ: Ах, не передать словами, как  я обожаю Его! Голос Его сводит меня с ума, от взгляда Его я падаю в обморок… Я не знаю никого прекраснее! Только с Ним я могла бы…*краснея, поспешно уходит с трибуны*
СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ МОЛОДАЯ ДЕВИЦА: Я до сих пор становлюсь невменяемой, едва завижу ЕГО на экране или услышу ЕГО голос!
ЭКЗАЛЬТИРОВАННАЯ ОСОБА: Я влюблена в Атоса буквально с самого детства, до него у меня не было ничего серьезного – так, легкие увлечения, гардемарины, например, или Зорро, но Атос  - это моя главная любовь!!! Он – мой идеал, и ни одни мужчина ему не годится в   подметки, потому что он безупречен, неповторим и невыразимо прекрасен!!!!
РОМАНТИЧНАЯ БАРЫШНЯ: Аххх! *картинно лишается чувств*
СТРОГАЯ ДЕВА: Страдаю атосоманией с одиннадцати лет. В тяжкой форме *возведя очи горе.*  И хочу отметить, что больше всего меня восхищает Его мужественность и сила воли. Таким, как он, абсолютно безразлично мнение окружающих, они всегда уверены в себе и всегда добиваются своего. Ничто, ничто не может сломить Его! А как он благороден и возвышен! Современные мужланы и рядом не стояли!
ДЕВЯТИКЛАССНИЦА, перебивая ее:   А этот незабываемый взмах челкой! А его походка! Его взгляд! Его черные глаза!
Вспыхивает оживленная дискуссия, какого именно цвета глаза у Атоса. Консерваторы утверждают, что голубые, поклонники артиста Смехова – что черные. Стенка на стенку.
АКТИВНАЯ АТОСОМАНЬЯЧКА: Дамы! Дамы! Прошу вас, успокойтесь! Не забывайте о цели нашего собрания! Я предлагаю: во-первых, выдвинуть предложение переименовать «Три  мушкетера» в «Атос, еще Атос» - ведь несправедливо, что в названии книги не фигурирует главный герой и номинальный автор! Во-вторых, давно пора признать незыблемое и непревзойденное благородство нашего Героя догматом веры! А то поразвелось в последнее время сомневающихся маловеров!  В-третьих… *бросает гневный взгляд на хихикающего Морга*  Могу я узнать, сударь, что именно вас так рассмешило?
МАТЬЕ ДЕ МОРГ, сгибаясь от смеха: Вы не поверите, как похоже ваше собрание на клуб анонимных алкоголиков….
АКТИВНАЯ АТОСОМАНЬЯЧКА, брезгливо: А вы, как видно, там бывали?
МАТЬЕ ДЕ МОРГ, лучезарно улыбаясь: Куда меня только не заносило!
АКТИВНАЯ АТОСОМАНЬЯЧКА: Но причем здесь клуб анонимных алкоголиков?
МАТЬЕ ДЕ МОРГ: Как это – причем? В чем же  и весь юмор! Учитывая, что ваш ненаглядный Атос– алкоголик…
СТРОГАЯ ДЕВА:  Не смейте его оскорблять! *краснеет*
РОМАНТИЧНАЯ БАРЫШНЯ: Это поклеп! Как можно!
МАТЬЕ ДЕ МОРГ: Дамы, при всем уважении к вам, против Дюма не попрешь! Заливал за воротник ваш идеал, причем по-черному!
СТРОГАЯ ДЕВА, оскорбленная в лучших чувствах: Пусть так. Но Он не перестает при этом быть образцом благородства!
Матье де Морг взбирается на трибуну.
МАТЬЕ ДЕ МОРГ: Дамы, я мог бы еще понять вас, если бы вы действительно массово млели от страсти к Атосу – такому, каким его создал Дюма. Но ведь на самом деле вы мечтаете вовсе не о нем!
АКТИВНАЯ АТОСОМАНЬЯЧКА: Что вы имеете в виду, сударь?
МАТЬЕ ДЕ МОРГ: Жаль развенчивать ваши иллюзии, но… Взгляните, прошу вас:
http://foto.rambler.ru/public/espada/1/fo212_14_08/fo212_14_08-web.jpg
http://foto.rambler.ru/public/espada/1/fo466_25_09/fo466_25_09-web.jpg
http://foto.rambler.ru/public/espada/1/30/1-web.jpg
Да, это обложки бабских романов, на которых запечатлен предмет ваших грез – Прекрасный Принц.  Назовем так для простоты этот самый популярный штамп в мировой литературе. Этот Прекрасный Принц, прекрасный, романтический, байронически страдающий, холодно – разочарованный и от того еще более привлекательный для дамочек, кочует из романа в роман, как переходящее знамя, воплощаясь то в Жоффрея де Пейрака, то в Ретта Батлера,  то в этого слюнтяя – священника из «Поющих в терновнике», пардон, забыл его имя… Прошу заметить -  с Атосом этот образ ничего общего не имеет.  В отличие от этого переслащенного мачо, Атос обвешан комплексами, как новогодняя елка, замкнут и зажат, он не уверен в себе, он  далеко не безупречен и во многом слаб, он вовсе не ходячее скопище добродетелей, как его не пиарь
СТРОГАЯ ДЕВА,  холодно: Это ваше личное мнение, сударь. А мы видим Его другим!
МАТЬЕ ДЕ МОРГ: Вы попросту проецируете на образ Атоса все черты Прекрасного Принца На Белом Коне, а потом обливаетесь над ним слезами! Вдумайтесь, ведь по сути это – проявление комплекса неполноценности. Эх, дедушку Фрейда бы сюда, вот порадовался бы старик… Вы персонифицируете в Прекрасном Принце На Белом Коне все  недостающие вам черты, наивно самоутверждаясь таким вот незатейливым образом: мол, уж если я сама ничего из себя не представляю и ничего романтического и интересного со мною, бедняжкой, не происходит,  но зато люблю я вот какого замечательного во всех отношениях героя!
АКТИВНАЯ АТОСОМАНЬЯЧКА: Сударь, мне кажется, вы слишком много о себе возомнили. Не надо думать, что вы, так сказать, несете свет истины покоренным народам.  А если нам  это нравится? Поймите,  мы не страдаем от любви к Атосу, мы ею наслаждаемся!
МАТЬЕ ДЕ МОРГ: Наслаждение – это мы понимаем. Оно конешно.  Кстати, не припоминаете ли вы небольшой эпизод с влюбленностью в греческую статую, о котором Дюма как бы вскользь упоминает в «Двадцати годах спустя»? А между тем в нем можно усмотреть глубокий философский подтекст. Как удобно любить статую! Почти так же, как и обожать литературного героя или киноартиста! Со статуей не надо строить отношения, статуя недосягаема плотски, разве что в мечтах; но вместе с тем такая влюбленность дает весь спектр острых ощущений, весь накал чувств, характерный для страсти, и при этом – как удобно, оцените! – ничего делать не надо, завоевывать предмет любви не надо, знай себе вздыхай над  книжкой или телеэкраном и страдай по мере сил от безнадежности и возвышенности своей страсти! Удобно устроились, нечего сказать! Эта страусиная позиция позволяет вам прятаться от настоящей жизни и настоящих людей!
ДЕВЯТИКЛАССНИЦА: Дамы, я не понимаю, почему мы до сих пор слушаем этого хама, оскорбляющего наши идеалы!
ЭКЗАЛЬТИРОВАННАЯ ОСОБА: Действительно, что его слушать! Гоните его из погреба!
Толпа атосоманок ринулась на трибуну.
МАТЬЕ ДЕ МОРГ: Дамы, что вы делаете! Только не по голове!  А-а-а! Я буду защи…

Комментарий метра Ренодо:
На этом стенограмма обрывается. Матье я обнаружил во дворе «Нечестивца», со следами каблуков на лице, пьяного в стельку и жалобно напевающего  «Есть в графском парке черный пруд».  Уважая присущее ему как всякому честному журналисту стремление донести  любой ценой информацию до читателя, я посоветовал ему в дальнейшем воздерживаться от посещения таких экстремальных мероприятий.

Отредактировано Матье_де_Морг (2007-10-25 17:00:03)

+3

8

Подняв голову из миски с салатом после бурной вечеринки, устроенной мушкетерами в «Нечестивце» в ночь с девятого на одиннадцатое, Атос обнаружил на столе послание от друзей:
http://foto.rambler.ru/public/espada/1/27/1-web.jpg
На днях лагерь королевской армии посетил с дружеским визитом  испанский генерал Спинола. Пока иностранный гость любовался дамбой его высокопреосвященства, наши корреспонденты сумели сфотографировать  карту Европы, изданную в Испании, которая случайно попалась им на глаза в карете его превосходительства…
http://foto.rambler.ru/public/espada/1/28/1-web.jpg

+4


Вы здесь » Нечестивец » "Газетт" » "Газетт" №3(3) октябрь 2007 года